— Мэдди, нам нужно серьезно об этом поговорить.
Она пожимает плечом, ясно давая мне понять, что совершенно не настроена на разговор.
— Не о чем говорить. — В ее голосе больше не чувствуется раздражительных ноток. Думаю, мне больше нравилось, когда она была зла, потому что сейчас Мэдди абсолютно пассивна. А с такими людьми невозможно общаться. Они возводят вокруг себя стены, которые отражают любые нападки.
Следую за ней в гостиную.
— Мэдди, послушай, я не сужу тебя, честно. Просто позволь мне помочь тебе.
Она начинает смеяться, но на лице не отражается никаких эмоций.
— Ты собираешься помочь мне? Сильно сказано. Сколько тебе, восемнадцать?
—Мэдди, ты моя тетя, моя семья. И я переживаю. Сколько это уже продолжается?
— Малышка Кейт, ты такая наивная. — Опять этот ее покровительственный я-говорю-с-тобой-как-с-пятилетней-девочкой-тон. Но мне все равно, потому что сейчас мне необходимо разговорить ее.
— Наивная? Мэдди, ты только что специально вызвала рвоту.
— Кейт, милая, ничего страшного. — На ее лице равнодушие и безразличие.
Качаю головой, не отрывая от нее глаз. Это просто не может быть правдой.
— Подруга, это ужасно.
Она тоже качает головой.
— Кейт, я просто переела и очистила желудок. Это не привычка, просто единичный случай. Иногда мне очень хочется есть. Таким образом, я могу хорошо поесть и не набрать вес. Это беспроигрышный вариант. — Она пытается убедить меня в этом, нацепив на лицо ослепительно белозубую улыбку.
— Подруга, это не беспроигрышный вариант. Ты издеваешься над своим телом. И однажды, оно взбунтуется. — Не переношу людей, сознательно причиняющих себе вред. Многие готовы отдать все, что угодно за здоровое тело. Твое тело — твой храм. Ну, нельзя же, гадить в храме.
Она отмахивается от меня так же, как и множество раз до этого. Я теряю ее. Она не станет слушать. А у меня просто нет никаких знаний или примеров из жизни по этой теме. Я не знаю, что сказать, поэтому говорю то же, что и Гасу, когда он курит.
— Ты должна бросить. — Чувствую себя дурочкой, когда произношу эту фразу.
В глазах Мэдди вспыхивает злость. Я слишком давлю на нее. Она глубоко вдыхает и говорит:
— Кейт, думаю, тебе стоит уйти.
Да, определенно я перешла все границы. Я раскрыла ее секрет и совершенно справедливо, что она в ярости. Нужно дать ей время. Собираю свои вещи и направляюсь к выходу.
— Еще раз спасибо за то, что не сожгла мою одежду.
Жду, что она хоть как-то отреагирует, но в ответ лишь молчание. Ни тебе «всегда пожалуйста» ни «иди в задницу». Просто угнетающая тишина. Меня пробирает озноб. Оглядываюсь и неожиданно, мне кажется, что в комнате больше нет Мэдди, а лишь я и Джанис Седжвик. Мэдди принимает облик моей матери. Даже то, как она переносит свой вес на левую ногу и скрещивает на груди руки. Они могли бы быть одним человеком. Моя мать не была чудовищем. Она просто не могла справиться со своими проблемами. Когда она не принимала лекарства, то была сама не своя. Когда она принимала лекарства, то тоже была сама не своя. Психические расстройства — это не шутки. Какое-то время мать была любящей и доброй. Но в большинстве случаев злой и ко всему безразличной. Злость и безразличие — абсолютно разные эмоции, которые могут разбить детское сердце на мелкие кусочки. Я очень рано научилась абстрагироваться от них. Но меня ужасно расстраивало, когда мать так вела себя по отношению к Грейс. Я делала все возможное, чтобы это не повторялось. Но иногда мне не удавалось ничего сделать. Тогда я ненавидела себя за это.
Мне срочно нужно покинуть это место.
Выхожу за дверь и пока Мэдди не закрыла ее и говорю:
— Пожалуйста, обратись за помощью. — Не думаю, что она услышала меня, но потом замечаю в приоткрытую дверь, что ее плечи поникли.
Вернувшись в общежитие, изучаю информацию по булимии на ноутбуке. Через час заканчиваю исследование, ввергнувшее меня в состояние депрессии. В голове куча вопросов.
Время ленча. Несмотря на то, что еда — последнее чего мне хочется после прочитанного, я решаю куда-нибудь сходить. Нужно переключиться на что-то другое. У меня довольно хорошо получается раскладывать свою жизнь по полочкам. Если происходит что-то плохое, я могу концентрироваться на происходящем какое-то время, а потом просто отодвигаю это на задний план, чтобы извлечь при необходимости.
Этому бесценному уроку меня научило собственное детство. Я не могу позволить, чтобы печали и беды владели мной, иначе они просто полностью поглотят меня. Все неудачи я собираю и храню в отдельном уголке памяти, не позволяя просочится им через тонкие стенки и смешатся со всем тем хорошим, что есть в моей жизни. Неудачи — чертовски плохой компаньон.
Поэтому я иду и стучусь в дверь Клея. Дверь открывает Питер.
— Как дела, Пит
Он сухо кивает мне головой.
— Кейт.
Я подхожу, беру его за руки и хорошенько пожимаю их.
— Расслабься, Пит. Эй, а где Клейтон?
Пит полностью раскрывает дверь, и я вижу Клейтона, развалившегося на своей кровати и читающего журнал.
— Привет, Клейтон. Как дела? Я собираюсь в кафе, чтобы перекусить. Ты со мной?
— Добрый день, Кэтрин. Конечно. Эта статья просто до ужаса скучна. Меня так и тянет в сон. — Он потягивается и откладывает журнал на стол. Интересно, может в прошлой жизни Клейтон был англичанином? Кто еще бы сказал «до ужаса»?
Смотрю на Пита, все еще стоящего возле раскрытой двери.
— Хочешь с нами, Пит?
— Мне бы не хотелось быть третьим лишним. — О, он такой серьезный.