На экране появляется фотография смеющегося Гаса с длинными, обесцвеченными палящим солнцам волосами, свисающими на один глаз. Второй же, кажется, подмигивает мне. Когда я набираю его номер, то всегда сначала смотрю на снимок, перед тем, как приложить трубку к уху. Таким образом, он вроде как приветствует меня в своей особой, свойственной только ему, манере. Я начинаю улыбаться и расслабляюсь. Раздалось уже четыре гудка, и я ожидаю, что после пятого включится голосовая почта, но он отвечает на звонок.
— Пожарная станция. У телефона Гас. Вы поджигаете, мы тушим. — Он прерывисто дышит.
— Эй, чувак, где горит?
Гас делает несколько вдохов, пытаясь успокоить дыхание.
— Прости, выгружал из машины свою доску для серфинга. Я слышал, что звонит телефон, но чертова дверь оказалось заперта.
— Я думала, что на твоей машине сломаны замки.
— Так и было. Но, как видишь, теперь это не так. Не понимаю, что происходит. Наверное, где-то что-то замкнуло.
— Может, тебе стоило бы поменять машину? — вношу свое предложение, только потому, что знаю, оно вызовет дискуссию.
— С чего бы это? — Он притворяется оскорбленным до глубины души. Мы развлекаемся так, по меньшей мере, раз в неделю.
— Ну, не знаю, наверное, потому что твой грузовик 1989 года выпуска. Или потому, что у него на спидометре больше 300000 миль. Или потому, что в нем постоянно что-то ломается. — Я буду безумно расстроена, если он избавится от него. Мне нравится эта машина, главным образом потому, что она представляет из себя кусок дерьма. Но он так печется о ней, что я с наслаждением подшучиваю над ним.
— Подруга, к ней просто нужно приноровиться. У моей малышки есть характер. — Его защитная речь эффектна.
Я смеюсь.
— Знаю. Мне нравится твой грузовик и его нрав. — А потом я меняю тему разговора.
— Как волны?
— Хреново. Полагаю, туристы и все, кому не лень в округе взяли в аренду доски, и пошли покорять волну. Это полный капец. Почему люди думают, что если они посмотрели пару фильмов о серфинге, то уже можно пытаться встать на доску, чтобы поубивать здесь всех. Знаешь, когда мне было шесть лет, и я попал на родео, то мне до ужаса понравился парень, катающийся верхом на быке. Но при всем этом мне же не пришло в голову самому запрыгнуть на животное, чтобы повторить. Ведь есть же какие-то правила, этикет, черт возьми.
— Да.
— Как прошел твой второй день в Миннесоте?
— Неплохо. Вечером мы с Мэдди наелись суши.
— Суши? Ты же терпеть их не можешь. — Как приятно знать, что где-то там есть тот, кто знает о тебе все.
— Ага. Ну не то, чтобы и я им понравилась. Мэгги перепутала, какие из них с рыбой, а какие без.
— Подруга, только не говори, что тебя посетил мясной понос. — В его голосе слышится беспокойство за меня на пару с весельем. Гас, так же, как и я, уже много лет не ест мясо, поэтому прекрасно знает, что может натворить с пищеварительной системой даже маленький кусочек мяса.
— Так и есть. Было просто отвратительно.
— Капец. Мне жаль, — говорит он, сам смеется тем грудным смехом, который мне так нравится.
—Тебе смешно только потому, что не ты был тем, кто практически наделал в штаны перед тетей, которую едва знает. — Я тоже смеюсь, радостная от того, что мы нормально общаемся, а не молчим как вчера.
Он начинает смеяться еще громче, а потом делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
— Прости, Оптимистка. Мне было необходимо расслабиться.
Гас еще несколько раз хихикает, а потом замолкает. А я опять начинаю нервничать.
— Гас? — Пытаюсь как-то сдержать эмоции, но голос выдает меня с головой.
— Да, — протяжно говорит он, как будто уже зная, о чем пойдет разговор.
— Давай будем честны друг с другом? Это... произошло. Мы не можем делать вид, как будто ничего не случилось. Нам нужно поговорить.
Он громко выдыхает.
— Согласен.
На какое-то время возникает пауза, никто не хочет начинать первым. Наконец, Гас открывает рот.
— Послушай, знаю, мы были пьяны, как бы избито это ни звучало, поэтому произошло то, что произошло. У меня не было грандиозных планов напоить и соблазнить тебя.
Он что, пытается поступить по-рыцарски? Нам все равно нужно обо всем поговорить.
— Я не была пьяна. Я выпила два стакана вина за четыре часа. Ты тоже выпил едва ли больше меня. Ты зол? Я не хочу, чтобы между нами была недосказанность. Знаешь, я тоже этого не планировала.
— Да, я знаю. — Определенно он говорит искренне.
Некоторое время мы молчим.
— Ты еще здесь? — спрашиваю я.
— Ага.
— Так, что мы будем делать? Не думаю, что для таких случаев есть какая-нибудь инструкция. — Мой голос спокоен, но внутри все трясется. Ненавижу это состояние. Обычно, я ничему и никому не позволяю волновать себя. Уже несколько месяцев я не чувствовала себя подобным образом.
А потом он тихо, робко спрашивает:
—Ты сожалеешь?
С шумом выдыхаю воздух из легких. С ним уходит и небольшая часть моей нервозности.
— Ты что, действительно меня об этом спрашиваешь? Гас. Ты же знаешь меня. Мой девиз: — Никаких сожалений. — Сожаление ведет к сомнениям, злости, огорчению, а я не могу себе позволить ничего из этого.
—Да.
Мы опять молчим несколько секунд. Я жду, что он продолжит, но Гас всегда молчалив, когда что-то обдумывает, поэтому я просто даю ему время.
Когда сил терпеть уже не остается, я спрашиваю:
— А ты сожалеешь?
Он фыркает, и мне не понятно, то ли от раздражения, толи от чего-то еще. Но когда Гас начинает говорить, я понимаю, что ему смешно.